Москва. 17 января 1998 года. 18.30. Следственный изолятор Матросская Тишина, общая камера № 72

Олег Нелюбин сидел на краю шконки и смотрел телевизор, стоящий на полке. Вот уже пять часов прошло с того момента, как его неожиданно со спеца перевели в общую камеру, где находились девяносто или даже сто человек. Для Олега этот перевод явился полной неожиданностью. Когда его кидали из одной камеры спеца в другую, Олег прекрасно понимал, что это ментовская тактика. В каждой камере Олег должен был выдерживать характер, завоевывать авторитет. Только что-то получалось – все начиналось с нуля. И каждый раз он не должен был допустить никакого прокола. При малейшем промахе малява по тюремным «дорогам», по тюремному телеграфу пойдет моментально. Тогда его уже могут встречать.

Но все перемещения Олег вынес спокойно. Ничего, рано или поздно у них лимит закончится! И действительно, он закончился. Сегодня его неожиданно перевели в общую камеру. Для него это было странным. Рядовые боевики из его группировки сидели на спецу, а он, обладающий колоссальной информацией, неожиданно оказывается в общей камере! Может быть, это не случайно? Может быть, с ним тут и разберутся?

Олег пытался всматриваться в лица и определить людей, которые могут пойти на это. Но обитатели камеры были разношерстными. Тут были и откровенные бандиты, и молодежь, попавшаяся по разным причинам – от наркоты до краж автомагнитол.

Конечно, Олег заметил, что были и серьезные ребята, бывшие спортсмены, такие же, как он. Они составляли определенный костяк камеры. В основном они были из подмосковных городов – Люберец, Долгопрудного, Домодедова, Подольска и других. Некоторых из них Олег встречал еще на воле, на разных стрелках и в ресторанах. Но сейчас говорить о том, кем он был и к какой группировке принадлежал, было совершенно нереально, так как это было равносильно подписанию собственного смертного приговора.

Так что Олег сидел спокойно и вел себя достаточно скромно, не высовывался. Неожиданно он услышал громкий голос:

– Эй, ты, носорог, отодвинься! Не стеклянный!

Олег обернулся посмотреть, кто это сказал.

– К тебе, к тебе обращаюсь!

Олег увидел, что на него смотрит здоровый парень, раза в полтора крупнее его, коротко стриженный, жующий что-то. Олег хотел было встать, но передумал. Конечно, его мастерство и звание кандидата в мастера спорта по борьбе самбо давали полное основание пойти и разобраться с обидчиком, назвавшим его носорогом. Но все же это общая камера, и на сегодняшний день Олег имеет статус новичка. И за него сейчас никто не встанет. А за здоровяка наверняка братва поднимется... «Так что лучше отодвинуться», – подумал Олег.

Он отодвинулся в сторону и, как ему показалось, дал возможность смотреть телевизор. Но здоровяк не унимался.

– Ты что, козел, русского языка не понимаешь? – снова обратился он к Олегу.

Олег увидел, что на него смотрят почти все обитатели камеры. Слово «козел» на тюремном жаргоне было очень обидным, и по всем параметрам и законам тюремной жизни Олег должен был на это ответить. Многие, кто сидел в камере, особенно молодежь, начали кучковаться, предугадывая, что сейчас начнется разборка.

«Что же делать? Надо все же разобраться с ним, – подумал Олег. – В конце концов, встану сейчас, нанесу первый удар между ног, а там сделаю мощный бросок, показав боевой прием. Пусть знает, на кого нарвался!»

Олег встал и направился к парню.

– Это ты мне? – спросил он. – Это ты меня так назвал? – Он подошел к парню вплотную.

– А чего? – нагло улыбнулся парень. – Не соответствует название, что ли? А по-моему, очень похож! И рога у тебя уже выступают. Ты что, там, на воле, говорят, крутым был? То ли бригадой руководил, то ли еще что? А тут другая жизнь, козел!

Олег схватил рукой парня за куртку и хотел бросить изо всей силы через себя, но неожиданно ему был нанесен сильный удар сзади каким-то железным предметом. Олег почувствовал, как перед его глазами все поплыло. Он упал на пол, и много, очень много ног стало бить его с разных сторон...

Избиение продолжалось достаточно долго, пока Олег не потерял сознания...

Москва. 20 января 1998 года. 10.00

Телефонный звонок разбудил Воинова ранним утром. Он снял трубку и услышал голос замначальника РУОПа, своего непосредственного руководителя.

– Воинов, ты что спишь? Почему не на работе?

– Я же вчера дежурил, товарищ полковник, отдыхаю. У меня сегодня отгул.

– Дежурил он, мать его! Не там ты дежурил!

Теперь Воинов понял, что начальник говорил с ним по громкой связи – видимо, в его кабинете находился кто-то еще.

– А что случилось?

– А он даже не знает, что случилось! Ну и сыщики у меня! Ну и оперы! Где же твой нюх, где интуиция? Проморгали вы клиента-то!

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – сказал Воинов.

– В эти выходные твоего клиента, Нелюбина, в камере убили!

– Как убили?

– Я сам толком не знаю. В общем, сейчас не до отгула, сам понимаешь. Лети в «Матросску», узнавай там, разбирайся и сразу ко мне в кабинет с докладом! Жду тебя, никуда не еду. Я уже все встречи отменил.

– Слушаюсь, товарищ полковник! – Воинов положил трубку.

Меньше чем через час он был в изоляторе Матросская Тишина. Что там творилось, трудно объяснить. Вероятно, то же самое было и после побега легендарного Солоника. Но на сей раз было убийство. Нет, убийства в следственном изоляторе и раньше случались. Но чтобы убить в общей камере криминального авторитета такого высокого уровня, как Олег Нелюбин, – такого не было никогда. Тем более он должен был находиться под строгой охраной и надзором, на спецу. А тут кто-то – то ли умышленно, то ли по ошибке – перевел его в общую камеру. Сейчас в следственный изолятор приехало много народу. Тут были следователи из Генеральной прокуратуры, из Московской прокуратуры.

Со всех тюремщиков, конвоиров, корпусных, сотрудников оперчасти и других, кто имел хоть какое-то отношение к этажу и камере, где сидел Нелюбин, брали объяснительные записки.

Объяснительная записка была взята и с Воинова, как с ведшего разработку по Нелюбину. Воинов написал, что он действительно собирался в порядке профилактики перемещать Нелюбина из одной камеры в другую, но все это должно было происходить только в пределах спеца, то есть небольших камер, где находился ограниченный контингент – не более десяти-пятнадцати человек в каждой. Об общей же камере никакого разговора не было.

Воинов полагал, что перевели Нелюбина в общую камеру случайно. В выходные дни пришел новый караул, и никто, видимо, не прочитал в его личном деле, что его нельзя перемещать в общую камеру. А может быть, все это сделали специально? Теперь никто уже ничего не докажет...

Через несколько минут привезли тело Нелюбина. Воинов посмотрел на него. Труп был полностью синий от множества нанесенных ударов. Видимо, избивали всей камерой. Но тем не менее, по общей версии сокамерников, которые сидели с Нелюбиным, все произошло на бытовой почве. Якобы Олег «приласкал» одного из заключенных – похлопал его рукой по заднему месту. А это было, по тюремным законам, на уровне опущения. Тот, к которому Олег притронулся, оказался не из робкого десятка – тоже спортсмен, как и Нелюбин. Он его и убил.

В эту версию Воинов не верил. Было ясно, что убивала вся камера. Ну, пусть не вся, но какая-то часть ее – точно. Теперь необходимо было определить, кто эти люди и чьи интересы они представляют.

Пробыв в следственном изоляторе около двух часов, Воинов вернулся на Шаболовку. Замначальника ждал его в кабинете.

– Ну, давай докладывай, – сказал он.

– В общем, ситуация такая получилась. На мой взгляд, это заказуха, – сказал он. – Пришла, видимо, малява с воли – с Нелюбиным разделаться.

– А официальная версия какая?

– Якобы бытовая драка. Нелюбин будто бы потрогал кого-то по мягкому месту, и тот нанес ему несколько смертельных ударов.